Инна Златковская посвятила почти 33 года своей жизни пенитенциарной системе Латвии. Она начинала простой надзирательницей и дослужилась до начальницы Ильгюциемской женской тюрьмы, которую возглавляла долгих 12 лет – вплоть до ухода на пенсию по выслуге лет в прошлом году.
– Инна, наверное, вы уже успели отдохнуть от работы в местах заключения? Чем занимаетесь? Выращиванием цветов, томатов или путешествуете?
– Я по большому счету могу сказать, что у меня все растет на базаре. Я люблю дальние прогулки, музыку, очень люблю петь, принимать гостей. А еще пересматривать классику, например, «Крестного отца». Обожаю этот фильм!
Сейчас большую нишу занимает моя внучка Анечка. Я очень люблю с ней общаться. Этот маленький человечек дает столько много энергии и позитива, все остальное кажется проходящим.
У меня взрослый сын, с которым очень интересно общаться и который вырос в полицейской среде – имеет юридическое образование и в этой области тоже пытается достичь результатов. Дочь работает в погранвойсках. Вот такая у нас семья с погонами. А что ребенку остается делать, когда всю жизнь он слышит специфические разговоры, когда ждет тебя с ночной проверки домой?
Я очень любила свою работу. В ней не было ничего сложного – просто надо было любить людей. Если ты людей не любишь, то работать с ними долго не сможешь.
33 года жизни отдала тюрьме
– У вас для женщины необычная профессия – долгие годы вы проработали в тюрьме на серьезной руководящей должности. Как вы пришли к этому? Неужели мечтали с детства?
– В 1991 году я начинала надзирательницей, а с 2012 года по 2024 год была начальницей женской тюрьмы. И теперь, на заслуженном отдыхе, могу заверить, что жизнь за воротами тюрьмы все-таки есть, и неплохая! По семейным обстоятельствам я ушла на пенсию чуть больше года назад, в 58 лет.
Причиной моего ухода на пенсию стала моя долгожданная внучка. Мы с дочерью решили, что в полтора года отдавать девочку в садик, тем более долгожданную, вымоленную у Господа Бога, не стоит. Поэтому я достала свой диплом о самом первом образовании, а оно у меня музыкально-педагогическое, и сейчас с удовольствием применяю свои знания и умения на благо семьи.
Музыкальная няня на пенсии
– Вот это поворот! Как же вы с музыкально-педагогическим дипломом решились на работу в местах заключения?
– На школьном выпускном мама спросила, чем же я буду заниматься дальше. И я призналась: «Моя мечта окончить школу и поступить на юридический факультет Латвийского университета». На что мама ответила: «Послушай, ну у тебя же есть музыкальная школа, почему бы тебе не продолжить свою музыкальную карьеру? А то поступишь в университет, выйдешь на первом курсе замуж, родишь ребенка, и вся твоя учеба закончится».
– И вы послушались?
– Нас воспитывали в духе уважения взрослых, и я прислушалась. Поступила в Рижское педагогическое училище на музыкальное отделение и получила профессию учителя пения и музыкального работника в детском саду. Какое-то время поработала по специальности, но наступили переломные, тяжелые девяностые. Нужно было срочно перестраиваться, детские сады закрывались. А работать учителем пения в школе меня как-то не тянуло.
Из музыкальных педагогов в тюрьму
– Пришлось искать работу?
– Да, и я прочитала на последней странице газеты «Советская молодежь» любопытное объявление – «Учреждению закрытого типа С78/6 требуются сотрудники». Учитывая, что я всю жизнь живу в Ильгюциемсе, естественно, о таком заведении была наслышана. И вот я набралась храбрости и с дрожащими руками пошла устраиваться, – ребенка-то нужно было кормить три раза в день, а не только по понедельникам, средам и пятницам.
– Надеялись, что справитесь?
– Характер у меня всегда был стойкий, но, конечно, после детских утренников окунуться в тюремный режим – то еще испытание. То есть жизнь развернулась на 180°. Но я была заинтересована в работе и поэтому взяла себя в руки, успешно прошла все комиссии и начала работать. В то время при трудоустройстве в тюремную или полицейскую систему проверки были очень серьезными. Мою персону через соседей проверял даже наш участковый, которого я в глаза не видела. И вот, 21 августа 1991 года я поступила на службу в Ильгюциемскую тюрьму на должность надзирателя.
– Диплома музыкального педагога для этого оказалось достаточно?
– В те времена не было никаких специальных курсов для такой работы. Вводные занятия для нас провели на территории тюрьмы сами сотрудники. Это, естественно, была Надежда Моисеевна Тросюк, которая как раз в июле приняла руководство тюрьмой. Уже тогда это был прорыв, – до нее не было ни одной женщины начальника тюрьмы – всегда только мужчины. И вот сама Надежда и сотрудники различных служб проводили с нами, новичками, занятия. Это была так называемая социальная реабилитация. Еще один сотрудник приезжал из другой тюрьмы, показывал нам приемы самообороны.
– Судя по всему, вы оказались способной ученицей!
– Интересная деталь – из тех девятнадцати человек, с которыми я поступала на работу в женскую тюрьму, работать осталась одна я.
– Так много новичков! Почему был такой большой набор?
– В то время надзор и охрану осуществлял так называемый конвойный полк, который подчинялся российскому правительству. И как раз в начале 90-х конвойный полк выводил своих солдат из Латвии на место дислокации в Россию. Понятно, что латвийское Управление мест заключения остро нуждалось в сотрудниках.
Конечно, было очень непросто работать, потому что времена были непростые, инфраструктура тюрьмы совершенно другая. Помещения были казарменного типа с большим числом кроватей. Когда я пришла, людей было не так много – около 400. А в предыдущие времена там содержалось и до 2000 заключенных, а то и больше.
Никто ни разу не сбежал
– В первое время было тяжело?
– Помню, как-то раз я прихожу на работу, а дверь на тюремном КПП мне открывает сама начальник тюрьмы Надежда Тросюк! Сказать, что у меня был шок, это ничего не сказать. Оказалось, конвойный полк в полном составе без всякого предупреждения просто не выставил ни охрану, ни надзор.
– И как же вы вышли из положения?
– Ну как… На посты заступили офицеры. Надзиратели осуществляли свои функции внутри учреждения. А по тропе патрулировали начальник тюрьмы, замначальника и все остальные офицеры. Это был жуткий денек, но ничего, справились.
– ...И никто не совершил побег?
– Нет, обошлось. За все время моей службы было всего два побега, да и те из лечебного учреждения за пределами тюрьмы.
Надзиратель – три в одном
– Работать в женской тюрьме сложней, чем в мужской?
– У нас, женщин, бывает, эмоции зашкаливают: «Из ерунды устроят скандал, из ничего сделают шляпку». Так и на воле, и в тюрьме. Все проснулись в хорошем настроении, а тут вдруг оказывается, что у соседки по камере кофточка красивая, а у другой такой нет – вот вам уже и повод для скандала. Учитывая эмоциональность женщин, их особо сильно заводить не надо, поэтому здесь нужно очень аккуратно действовать, чтобы погасить конфликт.
– Вам это удавалось?
– Я считаю, что в тюрьмах должны работать хорошие люди и, что не менее важно, люди, способные выслушать другого человека. Мы не можем посадить человека в камеру, торжественно захлопнуть за ним дверь, кормить-поить, выдавать одежду, мыло, и на этом все. Нет! С человеком нужно еще общаться, и довольно много.
В последние 12 лет, будучи уже начальником тюрьмы, мне приходилось подолгу этим заниматься: каждый четверг у меня был приемный день. Я принимала как заключенных, так и их родственников.
– Наши читатели интересуются, а почему в следственной тюрьме, где женщины еще только ожидают суда или приговора, условия строже, чем в отделении для осужденных?
– Причины просты – ведь уголовное дело еще нужно раскрыть, и все делается для того, чтобы подследственные не могли этому помешать.
Тюремный детский дом и роды под охраной
– Что происходит с молодыми матерями, которые попадают в тюрьму с младенцами на руках?
– В Ильгюциемской тюрьме есть отделение матери и ребенка, которое находится под эгидой медицинской части.
Раньше в тюремном детском доме содержались дети только до полутора лет. Теперь женщина-заключенная вправе находиться в отделении матери и ребенка до исполнения четырех лет малышу.
Во главе угла стоят права ребенка, и его связь с матерью должна быть постоянной.
Когда-то давно женщины-заключенные даже рожали в тюремной больнице на территории Центральной тюрьмы. Но Центральная тюрьма – это огромный монстр, где даже стены давят. Поэтому правительство внесло изменения в законодательство об исполнении наказаний, и женщины-заключенные стали рожать в Рижском роддоме на Миера, под охраной двух надзирателей.
– А что же потом происходит с ребенком, если ему уже исполнилось 4 года, а мать еще отбывает наказание?
– Примерно за год до исполнения ребенку 4 лет сотрудники отдела социальной реабилитации начинают подыскивать ему приемную семью с помощью сиротских судов. Наверное, за мое время было только несколько случаев, когда мы детей вынуждены были передавать в государственное учреждение, в детский дом. В основном женщины стараются либо отдать малыша родственникам, либо найти приемную семью, если некому уже ребеночка отдать. К тому же заключенная женщина, у которой ребенок, обычно старается освободиться раньше по условно-досрочному освобождению.
– Что для этого нужно?
– Мало того, что нужно себя хорошо вести, нужно выполнить план ресоциализации. И если тебе нужно получить профессию, получить образование, ты должна это сделать. Если у тебя не хватало трудовых навыков, значит, ты должна работать и полностью предъявить исполнение своего так называемого плана ресоциализации.
С сотней рецидивистов проще, чем с десятью девочками
– Что для вас лично оказалось самым сложным в тюремной работе?
– Я сменила довольно много ипостасей в Ильгюциемской тюрьме. Пришла с мыслью, что все это временно, пройдут тяжелые времена, и я придумаю, чем еще заняться. Поработав надзирателем, стала воспитателем у несовершеннолетних.
Там я поняла, что лучше работать с сотней рецидивистов, чем с десятью несовершеннолетними девочками. Я не шучу. Это очень тяжелая работа!
Несовершеннолетние очень непредсказуемы, имеют тенденцию сбиваться в стайки, никогда не «стучат». Будут молчать до последнего, терпеть, плакать, но не пожалуются. В таких случаях сложно помочь.
В тюрьму попадают несовершеннолетние, – это и те, кто совершил тяжелое преступление, и те, кто бродяжничает, например, из детских домов. К тебе уже поступают такие замкнутые, обиженные на что-то дети. Вообще, для детей тюрьма – не самое лучшее место.
К тому же, представьте, к вам поступает ребенок, который в 14 лет не знает, как постирать свое нижнее белье или носочки, не может разложить белье в шкафчике. Не все подростки умеют читать.
– То есть в детских домах ничему этому не учат? А в семьях?
– Кто-то из них даже не был в детском доме, а рос в неблагополучной, неполной семье, бродяжничал, курил. То есть чаще это просто уличные, озлобленные детки. И очень тяжело этого ребенка переубедить в обратном.
Важно, что и кто их ждет на свободе
– Исправляет ли человека тюрьма?
– Могу заверить – тюрьма не исправляет. Она корректирует и помогает адаптироваться. Тюрьма дает профессию, дает образование и подготавливает к освобождению.
Даже если из всей массы заключенных только пять человек прекратили свою криминальную деятельность, это уже хорошо. Ведь самое страшное порой то, что ждет человека после освобождения. Ждет ли его там кто-нибудь? Есть ли ему где переночевать?
Конечно, важна поддержка близких, какая-то родная душа. А ведь есть, к сожалению, женщины, которые за весь срок ни одного письма не получили, им даже некому позвонить.
– За что чаще всего сидят женщины в латвийской тюрьме?
– На тот момент, когда я работала, где-то третья часть из всего контингента отбывали срок за тяжкие преступления. Это немало. В основном это преступления, совершенные на бытовой почве, в том числе убийства.
– Что толкает женщин на убийство?
– В основном это две причины. Первая – конфликт и трагедия из-за употребления спиртного. Вторая – это убийство в результате многолетних издевательств. Представьте, что вы живете всю жизнь с алкоголиком или с тираном, он гоняет вас с топором, угрожает детям. Женщина терпит, терпит, терпит, но в один прекрасный момент – хлоп! – и все, терпение лопнуло.
А запланированные убийства, связанные с материальной выгодой, бывают очень редко.
Другая часть осужденных отбывает сроки за преступления, связанные с употреблением наркотиков. Это могут быть и кражи, ведь на наркотики нужны деньги, и немалые. Наконец, третья часть преступлений – это мошенничество.
Сигареты и вещи – тюремная валюта
– Эти мошенницы не пытаются обмануть своих сокамерниц?
– Тюрьма – это государство в государстве. Например, сигареты и вещи в тюрьме – это местная валюта. Женщины могут продавать и покупать вещи, рассчитываясь за них сигаретами.
– Сигареты не запрещены?
– При себе женщины имели право хранить не более десяти пачек сигарет, потому что у них каждую неделю магазин. На территории тюрьмы есть магазин, где происходит безналичный расчет. У каждой женщины есть банковская карточка, на которой имеются деньги, и на определенную сумму они могут купить себе товары.
– Наверное, не у всех есть эти деньги – не каждой перечисляют со свободы или за работу в тюрьме?
– Конечно, у некоторых просто ноль. Если заключенная работает, например, помощником повара, то зарплата у нее меньше минимальной. Плюс у многих заключенных есть обязательства перед государством – это иски по суду или алименты. И поэтому часть дохода у них высчитывают. Выплата исков – это одна из составляющих частей, которые рассматривает суд при деле об условно-досрочном освобождении. Это очень хороший показатель, когда человек рассчитывается по своим обязательствам.
Сложнее всего – выйти за ворота тюрьмы...
– Что самое тяжелое в тюремной работе?
– Нет ничего такого, что нельзя сделать и чего нельзя пережить. Но свою психику нужно защитить. В один прекрасный момент я перестала тщательно читать приговоры заключенных, в основном это касалось убийств. Это было, когда я занималась следственным изолятором. Поняла, что самая большая сложность – это после работы выйти за ворота тюрьмы...
– ...и сбросить с себя весь негатив?
– Да, и сбросить. Поэтому я очень люблю, несмотря на то, что уже не служу, длительные прогулки по лесу, когда ты полностью от всего отключаешься. Я заядлый грибник. Мы с семьей очень часто выезжаем за город, и такое впечатление, будто бы верхушки сосен выметают из тебя все плохое.
Начальник тюрьмы – не снежная королева на троне
– Наверное, во время работы начальником тюрьмы вы нечасто выезжали на природу?
– Да, спокойно отдыхать я могла только в отпуске. В другое время, случись что, сразу звонили мне, даже если это выходной. В итоге с телефоном я, наверное, спала чаще, чем с мужем...
– О каких нештатных ситуациях сообщают начальнику тюрьмы по выходным?
– По закону помощник начальника тюрьмы, который дежурит в этот день или ночь, обязан сообщать начальнику тюрьмы о любом выезде за пределы учреждения. Бывают ситуации, когда ночью женщине становится плохо. Естественно, мы вызываем неотложку и врач принимает решение везти человека в тюремную больницу. Мне поступает звонок. Далее уже я сама звоню ответственному по управлению, докладываю о ситуации, и он звонит в дежурную часть той тюрьмы и сообщает, что через определенное время Ильгюциемская тюрьма привезет такую-то даму. Это считается основанием для приема человека в другое учреждение.
Оставаться человеком
– Какой вывод вы сделали из этих 12 лет на должности начальника тюрьмы?
– Человеком нужно оставаться до самого последнего момента. Знаете, наши аттестованные сотрудники ежегодно проходят медосмотр и комиссию. Кроме хирургов и стоматологов, там есть такие специалисты, как психиатр и психолог. И психолог обычно меня спрашивал: «Сколько лет служите?» Когда я называла цифру, доктор поворачивался с вопросом: «А в помощи нуждаетесь?» Я говорю: «Спасибо, нет, сама оказываю».
– Получается, вы были человеком на своем месте…
– У меня были очень хорошие учителя: Надежда Моисеевна Тросюк и ее заместитель Лилия Павловна Башлакова. Это те люди, которые научили меня, во-первых, работать в команде, во-вторых, иметь уважение не только к сотрудникам, но и к контингенту.
А еще на посту начальника женской тюрьмы меня очень поддерживала Илона Спуре, бывший начальник управления мест заключения, и Дмитрий Калин, нынешний глава Управления мест заключения.
– В чем заключалась эта поддержка?
– К ним всегда можно было обратиться, но я старалась обращаться, лишь когда действительно не знала, что предпринять. Ведь какой ты начальник тюрьмы, если тебе все время нужны «костыли»? Ты должен работать так, чтобы у тебя было как минимум три варианта решения вопроса.
И знаете, почти за 33 года службы у меня ни разу не было состояния: «Все, я сейчас все брошу и уйду». Никогда!
– Судя по всему, вы очень сильный человек с крепким стержнем.
– А эту работу тоже кто-то должен делать. И если у тебя хорошо получается, почему нет?
Светлана ГИНТЕР
