«Орган я воспринимала как чудо»

Мы встретились с органисткой Евгенией Лисицыной после ее декабрьских концертов в столичной церкви Гертруды. Место она выбрала сама – кафе Музея моды в Старой Риге. За окном сверкал огнями украшенный к Рождеству город, предвкушение праздников витало в воздухе, в уютном кафе под приглушенную музыку неспешно шла наша беседа.

Я не собиралась уезжать

Весной будет три года, как легендарная рижская органистка Евгения Лисицына переехала в Россию. Латвию не забывает, регулярно наведывается сюда с концертами. И неизменно удивляет зрителей мощной энергетикой и виртуозностью игры.

Сейчас органистка живет в местечке Долгопрудный под Москвой – снимает квартиру. «Живу на острове, кругом вода, зелень, в общем? благодать. Гастролирую по всей России. У меня нет менеджера – куда меня зовут, туда и еду. В марте собираюсь в Петербург, в апреле – в Челябинск».

– Что стало толчком к вашему переезду в Россию?

– Я не собиралась уезжать. Но была обижена на Латвию, где меня в последнее время задвигали. За свою жизнь сыграла в Домском соборе множество концертов. Например, сыграла цикл всех органных сочинений Баха в 17 концертах – это был уникальный проект к 800-летию Риги. Но с 2014 года я лишилась возможности играть на любимом органе – мои концерты просто перестали в Домском ставить в репертуар.

– В чем, как вам кажется, была причина?

– Когда меня перестали приглашать в Домский, моему ученику и ассистенту, который хотел устроить там мой юбилейный концерт, администратор сказал: «Лисицына ненавидит Латвию и любит Россию». Придирались к моим политическим взглядам. Но политику «прицепили» задним числом, чтобы оправдать свое решение. То, что они говорили – чушь полнейшая. Я для Латвии много сделала, прославляла ее за рубежом, в Москве на концертах меня объявляли как «латвийскую органистку». Но дома я уважения не получила. Звания заслуженной артистки мне так и не дали.

Когда Латвийская консерватория (Музыкальная академия) праздновала 90-летие, по всем коридорам были развешаны фотографии латвийских музыкантов. Но моего фото не было ни там, ни в органном классе.

В какой-то момент я поняла, что в Латвии меня ничто не держит. А так как я нередко ездила в Москву, где живет мой старший сын, моя знакомая предложила мне оформить в России вид на жительство. Что я и сделала.

– Какие у вас впечатления от современной Москвы?

– Москва сильно изменилась, стала очень комфортным для жизни городом. Иногда я езжу туда на концерты, на выставки. От моего дома до центра Москвы час езды – сначала электричкой и потом на метро.

Мой старший сын служит певчим и регентом, поет в храмах. У него хороший голос, он востребован. Второй мой сын живет в Киеве.

– Есть ли у вас круг общения в Москве?

– Потихоньку обрастаю знакомыми. Познакомиться там не проблема. При этом много играю дома, готовлюсь к концертам, у меня свой орган дома.

– Соседи не жалуются на громкие звуки?

– Я играю тихо, соседи не слышат. В Риге, когда я в Задвинье жила, спрашивала соседей, не мешаю ли им. А они отвечали: «Нет, что вы, играйте громче! Мы хотим послушать».

Органом грезила наяву

– Вы родились в Подмосковье, а выросли в Свердловске, где не было органа. Почему решили посвятить себя этому инструменту?

– Я считаю, что меня по жизни что-то вело. Орган я услышала в раннем детстве. Мои родители, поженившись, купили приемник. Он всегда был включен. У радио был большой зеленый «глаз», которого я немного побаивалась. Однажды услышала по радио интересные звуки. И они меня поразили. Оказалось, это орган. Там же по радио крутили латышскую песню «Kur tu teci, gailīt mans?», я ее полюбила и напевала.

Став постарше, я посмотрела фильм «Прелюдия славы», основанный на реальной истории. Там речь шла о мальчике, будущем великом дирижере. В одном эпизоде он во время прогулки заходит в церковь, там старичок сидит за органом, но не играет, а звуки органа раздаются по всей церкви. Оказалось, старичок нажимал на педали. Это меня потрясло до глубины души.

А еще на меня произвел большое впечатление и литовский фильм про войну «Марите». В одной сцене заходят военные в церковь, а там звучит орган, красивый, резной, эпохи барокко. Я была поражена – и звучит божественно, и на вид прекрасен. Я потом в этой церкви выступала. Словом, орган я уже в детстве воспринимала как чудо и грезила им наяву.

История в консерватории

– Вы в музыкальной школе учились?

– Конечно, меня туда папа направил.

Он спал и видел, чтобы я стала музыкантом. Притом что родители не были связаны с музыкой. Учиться игре на фортепиано мне очень нравилось. Если мне задавали выучить пару этюдов Черни, я не успокаивалась, пока не пройду всю книжку.

– Почему вы решили поступать в Ленинградскую консерваторию имени Римского-Корсакова?

– Папа, побывав там в командировке, привез мне брошюру для поступающих в Ленинградскую консерваторию. И оттуда я узнала, что в Ленинграде есть фортепианно-органный факультет. Я чуть не упала со стула, узнав, что есть такие места, где учат игре на органе. И по окончании школы поехала поступать. Я была очень самостоятельная, жила одна на частной квартире, мне родители деньги посылали.

Однако на органный факультет меня не приняли, поступила на фортепианный.

– А что это была за история с исключением из Ленинградской консерватории на 4-м курсе?

– Формально меня исключили из-за не сданного вовремя английского. Хотя по фортепиано у меня была пятерка.

А предыстория такая: я познакомилась с органистом Марком Шахиным. Ездила каждый день к нему в капеллу к 7 утра и по вечерам, играла на органе, пока не приходил оркестр.

Вскоре меня как ассистентку Шахина позвали в Минск сыграть «Страсти по Матфею» Баха.

Я поехала, сыграла два концерта, а вернувшись, растрезвонила об этом в консерватории, так меня распирало от гордости. Думаю, это стало причиной моего отчисления. Меня недолюбливал один педагог с органного факультета, который везде продвигал свою дочь. Он даже устроил скандал, почему я играю на органе, не будучи студенткой органного факультета.

После отчисления Шахин посоветовал мне ехать в Прибалтику. Я послушалась, приехала в Ригу и поступила на органное отделение Латвийской консерватории. Николай Карлович Ванадзиньш, прослушав меня, принял сразу на 2-й курс. Я из органного класса не вылезала, занималась по семь-восемь часов в день. Ванадзиньш когда ни заходил, а я всегда там. Он спрашивал: «Вы что, здесь ночуете?» После второго курса он перевел меня сразу на четвертый. И уже во время учебы я играла свой первый сольный концерт в Домском.

– Вы преподавали в нашей Музыкальной академии? У вас были ученики?

– Нет, увы, не преподавала. Мой учитель Николай Ванадзиньш, подводя меня к друзьям, часто говорил: «Это моя наследница». Но, к сожалению, наследницей я не стала, в консерваторию он меня не устроил, значит, не судьба.

– Какой орган ваш самый любимый?

– Лучше Домского я органа не знала. Инструмент Zauer, который стоит в Гертрудинской церкви на ул. Базницас, по ценности равен Домскому, но все-таки они разные. Домский орган романтический, он даже не заполняет зал. А Гертрудинский – мощный «мясной» орган, экспрессивный, большой – три мануала, много регистров – замечательный инструмент.

Кстати, на закате СССР его чуть не погубили.

Я на нем за пять лет сыграла почти 50 благотворительных концертов, люди приходили за пожертвования. В итоге мы собрали деньги на восстановление этого органа.

– Есть ли в Прибалтике органы лучше Домского?

– Нет, есть неплохие органы, но ни один из них не лучше Домского.

Внук мне как сын

– Вы одна воспитали двух сыновей и внука. Как удавалось совмещать заботу о детях с музыкальной карьерой?

– Время было другое, сейчас бы, наверное, я так не смогла. С приходом капитализма что-то поменялось в людях. Мне кажется, раньше они были намного добрее. Няни у нас не было, я детей то одним друзьям подбрасывала, то другим. И никто за это денег не требовал, я им только гостинцы привозила.

Когда сыновья подросли, стала брать их с собой на концерты. Однажды взяла с собой в Каунас, и пока я выступала, они носились по ступенькам церкви. Пришлось за них извиняться.

– Почему распалась ваша семья?

– Мой муж-органист был человеком с очень тяжелым характером. Мы с ним жили в Москве, он меня унижал, оскорблял, это был ужас. Я предложила развестись. Потом уже я поняла, что он завидовал мне, когда меня стали узнавать поклонники. Однажды даже накричал на мою поклонницу.

Когда мы разошлись, я вернулась с сыновьями в Ригу. Друзья мне сказали: «Ты на 20 лет помолодела и похорошела». С ним я была как понурая лошадь, а без него ожила.

– Как вы пережили 90-е годы?

– Это был тихий ужас. У меня уже был внук Даниил на воспитании – он мне как третий сын. Даник – сын моего старшего сына, я забрала его у матери, которая не хотела о нем заботиться.

Когда мой старший сын уехал в Москву, я взяла Даника к себе, мать согласилась его отдать. Он был весь запущенный, ходил в такой грязной одежде, что вода при стирке сворачивалась от грязи. Потом уже моя бывшая невестка стала распространять сплетни про меня, что я у нее отняла ребенка. Но я ей благодарна за Даника, он чудесный парень, и так напоминал мне моего отца. Он и родился через девять месяцев после смерти папы. Даник с раннего детства ничему не удивлялся, говорил сложными предложениями, советы мне давал дельные. Недаром говорят: устами младенца глаголет истина.

Даник родился в 1994 году. Вторую половину 90-х мы пережили тяжело, работы не было, денег отчаянно не хватало. Цену за квартплату подняли до 80 латов, а пенсия моя в те годы составляла 26 латов. Экономила я на всем, копейки считала, при этом внука поднимала. Мой сын в Москве тоже жил впроголодь, помочь нам материально не мог.

– Вы приобщали к музыке сыновей и внука?

– Пыталась. Старший сын несколько лет отучился в музыкальной школе, хотя все время спорил со мной, когда я объясняла ему, как играть. В молодости он хипповал, я боялась, что скатится по наклонной. В итоге остепенился, стал регентом. Младший сын от музыки далек, он стал юристом. Внука я хотела приобщить к музыке, записала на отделение трубы в музыкальную школу, но он не хотел учиться, был непоседой. Однажды иду по улице и вижу картинку: мчится мой Даник, а за ним бежит музыкальный педагог. В итоге музыкальную школу он бросил.

– Чем ваш внук сейчас занимается?

– Сейчас он живет и работает в Польше, он – менеджер в российской фирме «Северсталь». Он общительный, симпатичный, может расположить к себе любого.

Музыка нас связала

– Как вам кажется, чтобы понимать музыку, слушателям надо разбираться в музыкальных тонкостях, знать историю создания произведения?

– Не обязательно. Мне кажется, в искусстве – и в изобразительном, и в музыкальном – важнее непосредственные эмоции, которые получаешь от произведения.

– Волнуетесь перед концертами?

– Конечно, до сих пор волнуюсь. Я играю по нотам, хотя все произведения знаю наизусть. Подглядываю для спокойствия. Сейчас многие молодые пианисты без нот играют, но я не понимаю, зачем это делать? И какие нервы для этого нужны!

Кстати, я заметила, что многие наши органисты – по сути пианисты. Привычки у них пианистические. Но когда им говоришь об этом, не соглашаются.

– А в чем разница между этими подходами?

– На фортепиано надо ударять по клавишам. А у органа – нажимаешь на клавиши и отпускаешь. От того, сколько держишь клавишу нажатой и когда отпустишь – зависит, какой будет музыка. Мотивы должны быть яркими и понятными. И эти мотивы надо проводить в каждом голосе. Перед сильной долей сделать перерыв. И тогда инструмент оживает.

– На концертах вы выкладываетесь и эмоционально, и физически. Играете всем телом, с энергией удивительной для ваших лет. Где вы берете столько сил?

– В музыке. Я ее люблю как сумасшедшая и не представляю без нее жизни. Повторюсь: страсть к музыке у меня с детства, все время по жизни она меня вела. Хотя были и неурядицы, но я шла и шла по этому пути.

У меня в жизни было много удивительных совпадений. Что-то мне становилось нужно, и жизнь сама это подкидывала. Например, сейчас мне надо было срочно вылететь в Москву, а билет на самолет оказался очень дорогой. И вдруг подвернулся знакомый знакомых, который едет в Москву на машине. И меня с собой может взять.

– Вы занимаетесь физкультурой, чтобы поддерживать себя в форме?

– Нет, я ленюсь. Не очень много двигаюсь. К тому же осенью заболела нога так, что наступить на нее не могла. Сын отвез меня к врачу, сделали МРТ, врач сказал, что боль связана с нервной системой. Подниматься по лестнице стало тяжело.

– Боль не мешает играть на органе?

– Удивительно, но не мешает. И это чудо.

Думаю о себе в третьем лице

– Как вы относитесь к органным концертам в непривычных местах? Например, к концертам на пляже? У нас в Майори летом ежегодно устраивают органный концерт на восходе солнца.

– Если хорошо играют, то почему бы и нет. Главное – чтобы к музыке ответственно относились, исполняли ее не только ради денег.

– В Москве и других городах России органные концерты сейчас востребованы?

– Сейчас интерес меньше, чем в советское время. Видимо, у людей не хватает денег ходить по концертам. А в советское время органные концерты очень хорошо посещали. Я ежегодно играла в Москве в зале Чайковского, собирая по две тысячи человек. И когда ехала на свой концерт, у меня уже при выходе из метро спрашивали лишние билетики.

– Есть ли у вас увлечения помимо органа?

– Мне нравится вязать. Даже не столь важен результат, сколько сам процесс и проявление творческого начала. Я сочетаю цвета, фасоны сама придумываю, никогда не делаю по писаному. Вяжу только для себя, пробовала друзьям – не получается.

– Вам 78 лет. Вы чувствуете себя на свой возраст?

– В духовном плане чувствую себя моложе. В последнее время я о себе часто думаю в третьем лице, как о «ней». Концерты, разговоры – это как бы не я. Странное чувство, будто все, что со мной происходит – как бы не со мной.

– То, что вы наблюдаете за собой как бы со стороны, помогает сохранять душевное равновесие?

– Да. Но словами это трудно объяснить. Как бы я помогаю вот той другой. И если что-то не очень хорошее происходит, думаю «это же не со мной». Раньше такого не было. Может, это мудрость? Отделяешь основное от шелухи и от этого становится легче.

Марина СИУНОВА