Удержаться на гребне волны

О бурной жизни капитана команды КВН Рижского института гражданской авиации (РКИИГА) Юрия Радзиевского можно было бы снять захватывающий фильм. Основа для сценария уже имеется – автобиография «Капитан», которую Юрий в сентябре представил рижской публике. Мы встретились с Юрием во время его приезда в Латвию.

«Капитан» написан легким языком и щедро сдобрен забавными историями из жизни Юрия Радзиевского. Автор рассказывает о своем московском детстве и учебе в РКИИГА, об увлечении КВН и карьере телеведущего на Центральном телевидении. В 1973 году вместе с женой и маленькой дочкой Юрий уехал в США. В Америке занялся переводами и рекламным бизнесом. Бизнес шел более чем успешно, Юрий стал первым долларовым миллионером среди выходцев из СССР.

– Все происходило как бы само собой, будто волна несла нас и мы еле успевали на ее гребне держаться, – говорит Юрий Радзиевский. – Были и взлеты, и падения. Во времена КВН нам всем было весело, было много энтузиазма. А в США в первые годы эмиграции мы боролись за выживание. Мы ехали в полную неизвестность, как в черную дыру, понятия не имея, где будем жить и чем заниматься. Друзей в США у нас не было, мы уехали в 1973 году, в самом начале третьей волны эмиграции. Языка мы не знали, все было экспромтом, заранее ничего не могли спланировать.

Город приятных воспоминаний

– Рижский период сыграл большую роль в вашей жизни, здесь вы увлеклись КВН, приобрели всесоюзную известность. Какие ощущения вы испытали, прилетев в Ригу в начале 60-х?

– Когда я вышел из самолета Москва – Рига и добрался до города, у меня было ощущение, что я пересек границу Союза, что это другой мир. Я говорю не только о внешнем облике города, но и о психологии людей, манере мышления, манере одеваться и общаться друг с другом. Было интересно открывать новый мир. Мир, в котором люди еще помнили, что бывает другая, несоветская жизнь. Когда я приехал в Латвию в 1962 году, она была частью СССР каких-то 20 лет – исторически это короткий период.

– Поступив в РКИИГА, вы сразу почувствовали себя там своим?

– Да, довольно быстро адаптировался. РКИИГА был типичным советским институтом с полувоенными корнями. Преподавание велось на высоком уровне, студенты приезжали учиться из многих республик СССР.

– Приезжая в Ригу, вы ощущаете связь с городом вашей молодости?

– Да, конечно. Из 28 лет, прожитых в СССР, 12 лет жизни прошли в Риге. Здесь я получил высшее образование, начал выступать в команде КВН, женился. В Риге живет моя дочь от первого брака Лида и мой внук.

Свою вторую жену Аню я встретил в Риге, она коренная рижанка. В ее семье свободно говорили по-латышски, по-немецки, Анина мама училась в Бельгии. С Ригой связано много приятных воспоминаний, но есть и те, которые мне бы хотелось забыть.

– Какое впечатление складывается у вас о Латвии в последнее время?

– Юрмала – это сказка, в немалой степени созданная природой. И то, что сделано людьми – очень красиво. А Рига производит впечатление немного обветшалого города. Многие дома нуждаются в ремонте, хотя Старая Рига по-прежнему прекрасна. Когда-то Ригу называли маленьким Парижем, и это довольно точное сравнение. Но чтобы восстановить Ригу, нужны деньги, нужна процветающая экономика.

– Вы общаетесь со старыми друзьями из Латвии? Как сложились их судьбы?

– Эмиграция – это тяжелый путь. У Жванецкого есть миниатюра: «Сначала долго были правы те, которые уехали. Потом очень недолго были правы те, которые остались, а теперь опять правы те, которые уехали».

Когда мы уезжали, то прощались с друзьями навсегда. Многие мои друзья остались в Латвии – у некоторых из них все сложилось очень хорошо, у других не очень, судьбы разные. Наш друг по РКИИГА Александр Милов стал руководителем одной из лучших строительных компаний в Европе.

Шутки на грани фола

– КВН в 60-е был глотком свежего воздуха. Что вы помните о том времени?

– Наши программы выходили в прямом эфире, наши остроты были на грани фола, но их не вырезали. Потом уже за нами гонялись цензоры, расспрашивая, что мы имели в виду.

Некоторые шутки мы утаивали – на прогоне не показывали, а выдавали в прямом эфире. У ведущего КВН Саши Маслякова глаза округлялись от ужаса. За вольности нам порой сильно попадало. Директор Центрального телевидения, отвечавший за содержание программ перед бюро ЦК компартии, ненавидел КВН, ведь от нас можно было ожидать любой неожиданности.

– Тем не менее ваши выступления не запрещали?

– Когда выпускаешь на волю дикого зверя, загнать его обратно в клетку невозможно. Нас смотрело более 100 миллионов зрителей. В США, когда я рассказывал о нашей аудитории, на меня смотрели с уважением и говорили: «Наверное, ты был мультимиллионером». Я только улыбался в ответ. В США максимальная аудитория самых популярных программ под 80 миллионов.

– В Америке есть аналоги КВН?

– Аналогов нет, но есть хорошие юмористические передачи с постоянными ведущими, которые идут десятилетиями. Ведущие импровизируют в эфире – это высший пилотаж. Мы смотрели американские передачи «Вопрос на 64 миллиона долларов» и College Ball, если их соединить, получилось бы что-то вроде КВН.

– Следили ли вы за командами КВН в 1990-е и 2000-е годы?

– Следил, поскольку у меня было много друзей в разных городах, которые об играх рассказывали. До сих пор сохраняю близкие отношения с кавээнщиками моей молодости. А молодежь я специально не отслеживал. Хотя во время перестройки летал в Москву, Александр Масляков приглашал меня в жюри КВН, было интересно. Сейчас КВН другой – это уже не та игра, в которую мы играли: мало импровизации, скорее это театрализованное представление.

Свет в конце туннеля

– Правда, что у вас был конфликт с ЦК компартии Латвии, вас хотели исключить из партии?

– Да. Когда я был капитаном КВН, мне предложили стать ведущим молодежной редакции Центрального телевидения. Я начал вести передачи «Город мастеров» и «Проспект молодости», колесил по столицам союзных республик, снимая сюжеты. А в институте на меня обрушился гнев местной парторганизации за то, что пропускаю работу. Мне же казалось, что мои появления на ТВ – это прекрасная реклама института. Благодаря КВН престиж РКИИГА повысился, туда стало трудно поступить.

В итоге ЦК компартии Латвии отправил телеграмму директору Центрального телевидения с рекомендацией прекратить со мной дальнейшее сотрудничество.

Попасть в немилость ЦК компартии – это было как смертный приговор. Скоро стало понятно: если мы останемся в стране, вся жизнь будет темным туннелем, а если и появится свет в конце туннеля, то это будет тусклая лампочка над плахой с топорами. Мы были вынуждены бежать. Мне до сих пор трудно смириться с этим. Все 50 лет жизни в Америке эти воспоминания жили во мне.

– Поэтому вы решили написать автобиографию?

– Отчасти. Времени осмыслить кавээновский период у меня не было, мы ведь в США не шли, а бежали по жизни. Когда мы с женой завязали с бизнесом и отошли от дел, я почувствовал, что тяжесть воспоминаний хочется излить. Так и появилась книга «Капитан». Писал я ее, заново переживая прошлое. В КВН я был мастером короткого жанра. Надо было подбежать к микрофону и за считаные секунды придумать смешной ответ. Книга – это большое предприятие, но я на него решился и как-то само собой получилось.

– Ваша книга предназначалась для латвийского рынка?

– Изначально я предполагал выпустить ее в России, в крупном российском издательстве. Я послал рукопись, представителям издательства она понравилось, мы почти договорились, но из-за войны на Украине Америка прервала все деловые связи с Россией…

Я писал книгу так, будто рассказываю о своей жизни внуку Яше, родившемуся в США, который понятия не имеет о том, как мы жили в СССР. Внук работает в США на скорой помощи, прекрасно владеет русским и тянется к корням. Он – первый настоящий американец в нашей семье. А моя внучка – наполовину японка – в свои 17 лет написала отличный сценарий для фильма.

– Как сложилась судьба вашей дочери от первого брака Лидии?

– Лидочкина мама, с которой я был в разводе, должна была дать разрешение на наш выезд из СССР. Она согласилась его дать лишь при условии, если я не буду поддерживать контакт с дочкой. Когда Лиде исполнилось 18 лет, она приехала в Москву, нашла мою маму и ошарашила ее заявлением: «Я ваша внучка». Так она вышла на меня.

Когда началась перестройка, я вылетел в Москву и встретился с Лидочкой. С тех пор мы общаемся постоянно. Для нее первый приезд в Америку был таким же шоком, как в свое время для меня. Мы ездили во Флориду, жили на яхте, выходили в море ловить рыбу. В то время Лида готовилась выйти замуж. Моя жена Аня купила ей потрясающее свадебное платье. Но платье было столь объемным, что его запретили брать в самолет. В итоге Аня добралась до первого пилота и сказала: «Вы никуда не улетите, если платье не возьмете». И платье улетело в Ригу. Лида живет в Латвии, ее сын, мой внук работает в компании Facebook и отлично говорит по-английски.

Продавец неосязаемого

– Опыт участия в КВН, умение быть в центре внимания пригодились вам в Америке?

– Конечно. В молодости у нас с женой было много энергии, тяга к творчеству очень помогала – надо было импровизировать, придумывать каждый следующий день. Рекламный бизнес, которым мы занялись, требовал креатива. Реклама – это продажа чего-то неосязаемого – слов, эмоций, а результат не гарантирован. Это как сцена, на которой ты выступаешь перед клиентом, стараясь ему понравиться. Мы приехали в США без языка, без знания реалий жизни и того, как устроен бизнес, и уже через несколько лет консультировали международные корпорации о стратегии развития рекламного бизнеса в разных странах. В это до сих пор трудно поверить.

– Правда ли, что для американцев характерно преувеличенное дружелюбие?

– Да, внешние проявления дружелюбия нас поначалу ошарашивали – люди улыбались, здоровались с нами. Мы недоумевали: что им от нас нужно. Но добродушие заложено у американцев в культуре. Нас они воспринимали почти как инопланетян, относились к нам с большим интересом. Теперь все по-другому, в самых шикарных магазинах на 5-й Авеню продавщицы говорят по-русски.

– В 70-е Нью-Йорк считался довольно опасным городом. Вы ощущали себя в опасности?

– Мы не думали об опасности. Мы против крайностей, но лучше избыток свободы, чем недостаток. Конечно, в Нью-Йорке 70-х были проблемы с проституцией, с наркотиками. Но многое зависело от мэра, были мэры, при которых город очищался от мафии, становился ухоженным, а другие об этом не заботились. Нью-Йорк невероятен, это не просто столица мира, а другая планета. Если ты эмигрант, там легче жить. Нам повезло – мы не варились в кругу бывших соотечественников, общались с американцами.

– Вы легко освоили английский язык?

– Да, мы учились по ходу жизни. Курсы английского, где учились эмигранты, мы бросили в первый же день и решили учить язык самостоятельно. Смотрели детские передачи по телевизору, смотрели детективы, читали газеты. Помогали и стрессовые ситуации: когда вам «приставляют пистолет» к виску, мол, надо завтра сносно заговорить по-английски, язык изучается очень быстро.

– Как вы ухитрились стать переводчиком, слабо зная английский?

– Несовершенное знание языка как раз помогало, я понимал трудности перевода, осознавал, что культурные особенности надо учитывать при создании рекламных материалов для разных рынков.

Например, от нашей китайской переводчицы мы узнали, что иероглифы, из которых было составлено название компании Coca-Cola, на китайском означают «Поцелуй воскового зародыша жабы». В итоге нам удалось связаться с руководством компании Coca-Cola и предложить свои услуги в разработке рекламной кампании для китайского рынка. В свое время мы были единственным агентством в США, которое создавало рекламу, ориентированную на рынки разных стран. У нас работали более 200 человек, которые говорили на 40 языках. Это был творческий аналог ООН.

Сделать из русского капиталиста

– Какие личные качества помогли вам адаптироваться в США?

– Общительность, энергичность, авантюризм, интерес к американской жизни, частью которой мы стремились стать.

Мы не принимали нет за ответ, когда обзванивали по телефону потенциальных клиентов, придумывали, как обойти секретаршу и добраться до руководителя. Секретарши в Америке как церберы, их цель – не допустить вас до начальства. Некоторые из секретарш меня слушали, потому что не до конца понимали, что я говорил, принимали меня за атташе из посольства СССР.

Когда наш первый клиент из крупной компании, выпускающей грузовики Mac Truck, отдал нам большой заказ, я поинтересовался, почему он это сделал. И он сказал: «Мне, наверное, больше не предоставится в жизни случай сделать из русского капиталиста». Мы с ним очень подружились – он был выходец из многодетной семьи бедных итальянских эмигрантов, начинал как водитель грузовика, а дорос до председателя совета директоров и президента компании. Для нас сотрудничество с ним было первым шагом на пути в высшую лигу рекламного бизнеса.

Двое за штурвалом

– Ваша жена была вашим партнером по бизнесу. Как вы совмещали работу с семейной жизнью?

– У нас с женой первенство – 53 года совместной жизни мы с ней конкурируем. Я ей говорю: «Может, ты уже сдашься», но она не сдается. В этой конкуренции и борьбе и рождается истина. Мы вдвоем у штурвала, каждый тянет его на себя, но в результате корабль идет прямо. Когда строишь бизнес, выйти из него невозможно. Жена была моим лучшим партнером, без нее я вряд ли бы справился.

Мы 40 лет работали, создали три рекламных агентства. Каждое из них покупали всемирно-известные компании.

К нам приходили и делали предложения, от которых было невозможно отказаться. Нашу первую компанию купило легендарное рекламное агентство Ogilvy, перепродавшее нас затем медиамагнату Роберту Максвеллу. Лорд Максвелл был конкурентом Руперта Мердока, весь медийный мир между ними был поделен. С Максвеллом мы не сработались, с ним нам пришлось судиться, но мы выиграли суд.

Уйдя от Максвелла, мы создали второе агентство – более 400 человек работали у нас в штате. Его у нас тоже купили. Мы создали третье агентство.

Мы были похожи на бобров, которые строят плотину, не могли остановиться. Когда купили наше третье агентство, мы решили отойти от дел.

– Какая атмосфера царила в рекламных агентствах Манхэттена?

– Похожая на ту, что была показана в американском сериале Mad Man – о гуру рекламы с Мэдисон Авеню эпохи 60-х. По утрам ко всем руководителям отделов приходили чистильщики обуви. В кабинете был бар, пить начинали уже с утра. Интерьер был оформлен очень стильно. Когда я смотрел Mad Man, не мог оторваться – узнавал эпоху, бизнес, людей. В США рекламных гуру называли silver tongue «серебряные языки» – их можно было заслушаться. Презентации клиентам они превращали в настоящее шоу. Свет должен был падать определенным образом, как в театре постепенно открывались новые части декорации, у работников как у актеров реплики были расписаны по ролям. Это было сродни искусству.

– Есть ли у вас ролевая модель? Перед кем вы преклонялись, с кого брали пример?

– Когда мы занялись рекламой и нас купило рекламное агенство Ogilvy, я познакомился с его основателем Дэвидом Огилви, шотландцем, которого называют отцом современной рекламы. Мы пообедали, прекрасно провели вечер. Огилви был гений, самородок, невероятно талантливый человек. Когда сотрудники компании сообщили Дэвиду, что хотят купить агентство, которая принадлежит русскому эмигранту, он ответил с юмором: «Проверьте его чин в КГБ. Если ниже полковника, не покупайте».

– Чем вы теперь занимаетесь?

– Написание автобиографии заняло целый год. У меня большая семья, большое хозяйство, которым надо заниматься. Как ни странно, времени и сейчас не хватает.

Марина СИУНОВА